Кино онлайн Заводной апельсин смотреть бесплатно

Накушавшись молока с наркотиками в баре «Корова», Алекс и трое его droogs, как обычно, отправляются развлекаться: делать cunn-vynn с 12-летними девочками, или биться с бандой других таких же отмороженных подростков. Однажды эти демоны ночи облачаются в маски и вламываются в некий респектабельный дом. Надругавшись над хозяйкой, Алекс не находит ничего более интересного как насмерть забить мадам огромной фаллической моделью. За это преступление его приговаривают к 14 годам тюрьмы, где он добровольно соглашается пройти терапевтическую стерилизацию мозгов, дающую шанс выйти на свободу не только с чистой совестью, но и раньше срока. Алекса подвергают специальной гипнообработке, после которой малейшее стремление к насилию начинает вызывать у него сильнейшую аллергическую реакцию. В результате из агрессивного молодчика он превращается в послушного большого ребенка, и уже сам становится объектом общественной ненависти: теперь над ним запросто может надругаться любая из его бывших жертв. Саркастическая притча о насилии снята по роману Энтони Берджесса, описавшего Британию недалекого будущего (года, эдак, 1984-го) в традициях Оруэлла и Замятина. Этот мир настолько запрограммирован, что у героев не остается никакого выбора, и именно поэтому юные беспредельщики так упиваются своим вандализмом. Хотя книга была написана еще в 1962-м, «пристальное внимание» на нее обратили как раз после выхода фильма. Затем в течение десятилетия (с 1972 по 1982 год) продолжалась серия скандалов, запретов и библиотечных изъятий. Показывая, как государство пытается подчинить себе преступные наклонности молодого поколения, Кубрик не стремится буквально следовать первоисточнику и смещает акценты, закладывая в фильм «опасную» мысль о том, что Алекс-плохиш был свободным человеком, а Алекс-добряк является роботом. Таким образом, роман о государстве, подчиняющем себе анархические наклонности молодежи, превращается в философскую киносатиру на общество подавления, искусственным путем выводящее породу послушных граждан. Исследование природы насилия, таящегося в каждой человеческой душе и вряд ли оставляющее надежду на механическое обновление личности, представлено Кубриком в форме аллегорической мистерии, не имевшей на тот момент аналогов в кино. Во время выхода фильма многие не смогли простить Кубрику то, что он фактически уравнял жертв и палачей, лишив их нравственных различий. Больше того, «безумный Алекс» выглядит даже привлекательней тех, кто от него натерпелся. Но помимо обильной пищи для толкований и подтекстов, из общего ряда A Clockwork Orange выделяет уникальное авторское видение. Оно никуда не призывает, но обязывает воспринимать происходящее как некую футуристическую аллегорию. И без того сексуально-кипящую атмосферу еще более накаляет ядовитый дизайн поп-арта, при котором каждая деталь соответствующим образом мотивирована. Так, например, столики в кафе сделаны в форме обнаженных девушек, впрочем, весь эротический антураж картины подан в образах всевозможных порно-фетишей и стимуляторов. А про новаторское (контрастно изображению) использование музыки — от Россини до Бетховена — и говорить не приходится: про это написана уже не одна исследовательская работа. Так, например, половые органы очередной жертве Алекс отбивает в такт лирической «Песни под дождем», сверхскоростная групповушка проходит под увертюру к «Вильгельму Теллю», изнасилование сопровождает «Сорока-воровка», а «Девятая симфония» Бетховена вообще звучит рефреном. Ни до, ни после насилие не выглядело в кино столь завораживающе прекрасным, как в «Заводном апельсине». Это позволяет назвать творение Кубрика этапным и знаковым фильмом. Вместе с такими картинами как «Соломенные псы» Сэма Пекинпа и «Избавление» Джона Бурмана он произвел в начале 1970-х настоящую экранную революцию. В результате насилие окончательно оккупировало экранное пространство, обозначив новый вектор развития десятой музы. О том, что и спустя десятилетия роман и фильм утратили свой актуальный пафос, косвенным образом свидетельствовала «оранжевая революция» в Украине. У давших ей это название (ладно хоть не голубой назвали) вряд ли возникали ассоциации с «механическими апельсинами», оставшимися в том культурном прошлом, которое никак не пересекается с политическим настоящим. А исходя из заложенного Берджессом смысла, украинская революция трактовалась бы как «революция роботов», что тоже не лишено определенного идейного подтекста, правда, слишком уж двусмысленного.