Смотреть интересный онлайн фильм Цветы войны Jin lng sh san chai

«Я открыл, что Китай и Испания совершенно одна и та же земля, и только по невежеству считают их за разные государства. Я советую всем нарочно написать на бумаге Китай, то и выйдет Испания»,  утверждает Поприщин, герой гоголевских «Записок сумасшедшего». Право слово, посмотрев последние творения азиатских кинематографистов  и из когорты самых прославленных в том числе  невольно подпадёшь под обаяние поприщинской логики. Ибо таки да, снимают зачастую сами китайцы и вроде как даже в Китае и про Китай  но выходит неизменно Голливуд, причем чем дальше, тем в более точной копии. И ведь что интересно: тон в этом задают отнюдь не гонконгские (тайваньские) отщепенцы вроде Вонга Кар Вая или Анга Ли, а самый что ни на есть придворный режиссер Компартии Китая Чжан Имоу. Ранние работы Имоу, благодаря которым этот не вполне благонадежный сын чанкайшиста вломился в мировую киноэлиту и  с небольшим опозданием  обосновался на национальном Олимпе, сметали с ног буйством красок, обнаженностью эмоций и нездешней, неразгаданной, а потому вдвойне притягательной прелестью толком не знакомого цивилизационного контекста. В бешеной экспрессии «Красного Гаоляна», психоделике «Красного фонаря», борхесовщине «Героя» прощупывались жизненные пульсы культуры великой и древней, в сравнении с ними chinoiseries великого Бертолуччи (все эти последние будды и маленькие императоры) казались выморочными, мертворожденными. Однако по мере того, как автор бронзовел, многовековая культура все заметнее вымывалась из его фильмов, уступая место по-голливудски бессмысленным нагромождениям экзотической бутафории, визуальной синтетики и раздутой, как пенопласт, мелодрамы. «Цветы войны» стали апофеозом такого подхода. Сразу оговорюсь: Имоу-постановщик до сих пор никем в мире не досягаем. «Цветы войны» представляют собой драгоценное ожерелье из до совершенства отточенных и безупречно, до зеркальной гладкости отшлифованных бусин-эпизодов. Технически в них все прекрасно: и мизансцены, и цвет, и ракурсы. Стальной монохром штудий и баталий строг и зловещ. Детский башмачок, подобранный на панели отковентрированного города  трогателен. Калейдоскоп соборных витражей, дробясь на осколки, взывает к ангелам. Шелка исчадий шелестят, порочно многоцветны. Кристиану Бейлу к лицу как борода, так и сутана. Если бы речь шла об опере, смело можно было бы заявлять, что Имоу поставил очередной свой шедевр. Вот только речь идет не об опере, а об одном из самых трагических эпизодов в истории двадцатого века. О живой еще национальной боли. О зверствах, по масштабу сравнимых с Холокостом. О цинизме и безнаказанности, виновником до сих пор не признанных, соборно не оплаканных, художественными средствами не осмысленных. Будучи фактически первым синеастом, получившим возможность рассказать миру о произошедшем в Нанкине в 37 году, Имоу почему-то не нашел для этого собственных слов, не просто прибегнув к наибанальнейшим из голливудских штампов, но смастерив из них всю свою историю  от начала и до конца. Результат вышел до такой степени фальшивым, что задаешься вопросом: а не нарочно ли это было сделано? Например, японский офицер, скрывающий нутро изувера за высококультурным фасадом меломана  не пародия ли он на кочующих из одной западной киноподелки в другую оберштурмбан- и шандартен-фюреров СС, пускающих слезу на «Полете Валькирий»? Или настойчивый фокус на девственности героинь, утрата которой в фильме почти равна утрате независимости Китая  не издевка ли это над христианским культом невинности, в общем и целом чуждым азиатам? Наконец, самозванство американца-гробовщика (!), назвавшегося священником (!!!)  не таит ли оно в себе намека на монополию на мессианство, присвоенную сами-знаете-кем? Впрочем, я, вероятно, слишком глубоко копаю. Скорее всего Имоу просто взял курс на производство культурного ширпотреба для масс  вполне в духе любезного своего отечества, давно наводнившего мир ширпотребом материальным. Его-то Китай никуда не денется: по мнению вышеупомянутого Поприщина, он  под перьями любого индюка. А лучшая Луна  она производится все-таки в Гамбурге