Бесплатный онлайн фильм Эдвард руки-ножницы

Усмешка судьбы  Депп, дебютировавший в кино в «Кошмаре на улице Вязов» и умеревший там от лезвий на руке маньяка Фредди Крюгера, в своей первой звездной роли оказался запертым, словно в кошмаре, в одиноком замке на вершине горы, с лезвиями ножниц вместо рук. Самый непонятный для меня факт  Джонни Деппа за его блестяще сыгранную роль не номинировали ни на одну крупную кинонаграду, за исключением «Золотого Глобуса» (крайне странная номинация  за лучшую роль в комедии или мюзикле  и того и другого здесь кот наплакал), да и тот ушел Жерару Депардье. И даже премия «Сатурн», отметившая номинациями всех главных актеров фильма  Уист, Райдер и Аркина, про Деппа почему-то позабыла, не говоря уж об «Оскаре»: такое ощущение, что киноакадемики в шедевре Тима Бёртона не углядели ничего, кроме впечатляющего грима Стэна Уинстона. Жизнь оказалась продолжением фильма  филигранно сыгранный персонаж оказался ни кем не разгаданным и не понятым, тончайшая роль, во многом сделавшая фильм  оставлена без внимания, а блестящий актер  словно его герой  оказался в стороне от шума, виновником которого он во многом и был. Но оставим эту недальновидность на совести раздававших премии неудачников. Без всяких премий «Эдвард Рукиножницы» стал одним из главных кинособытий начала 90-х. Изысканное, гармоничное, стильное, визуально роскошное, одухотворенное сюрреалистическое полотно Тима Бёртона заставляет замирать от восторга зрителей спустя более 20 лет после выхода  так что главную премию  «Вневременную любовь зрителей» Бёртон с Деппом получили и имеют полное право ею гордиться. Под мистическую ажурную мелодию, под падающий хлопьями снег, под завывания ветра мы погружаемся в удивительную, волшебную и прекрасную сказку, как-будто в мир встряхнутого стеклянного снежного шара, в котором чудесным образом зародилась жизнь и куда в детстве так хотелось попасть. Искусный сказитель, Бёртон рассказывает свою историю так, что оторваться невозможно, да и не хочется, и в итоге чувствуешь сожаление, что придется таки вытаскивать себя из завораживающего мира романтических фантазий и оглядываться вокруг в поиске чего-то столь же чудесного. Мифология этой рождественско-готической мистерии лежит где-то между творением Мэри Шелли о чудовище Франкенштейна и диснеевскими сказками вроде «Красавицы и чудовища». Вобрав в себя к тому же идеи Азимова об искусственном интеллекте, более понятливом к божественным законам жизни, нежели прямые ее носители, Бёртон-психолог, не уступая Бёртону-визионеру, создал прочувствованный, тонкий, ирреальный и в тоже время очень логичный мир, в котором сказка, едва ступившая на порог, безжалостно изгоняется строгим разумом и твердыми правилами, оставаясь при этом в сердцах. Я не знаю, как у него это получилось. Наверное, это и есть то самое волшебство кинематографа. Монстр Франкенштейна, «двухсотлетний человек» Азимова или даже «Номер 5» из «Короткого замыкания»  братья Эдварда по крови. Некая искусственно созданная сущность, получившая право на жизнь и осененная божественной искрой создателя  как непосредственного, так и высшего, оказывается слишком хороша для жизни в несовершенном, гадком и жестоком мире людей, не способных принять нечто, не соответствующее неким установленным правилам. Все они  носители чистоты двух начал  созидательного и разрушительного, одинаково восприимчивые к добру и злу. Если создание Франкенштейна восставало против мира и, «приняв правила игры людей», ощетинивалось ненавистью к окружающими и создателю, то, изначально не лишенный любви и ласки Эдвард, кроткий и болезненно одинокий, попадая в большой мир, раскрывается навстречу людям и получает жестокий урок. Но зато если «двухсотлетний человек» или «Номер 5» или Гринч  кто угодно из сказочных отщепенцев  в итоге все же находят себе какое-никакое применение в реальном мире, то существо Бёртона  создание слишком высокой духовной организации, слишком контрастирующее с окружающим миром  ярким, красочным, блестящим миром-фантиком без конфеты внутри, не способно ни ужиться с людьми, ни верить им, ни принять самого себя в их окружении. Это некая промежуточная субстанция между людьми и богом, и так же, как люди не способны были принять и полюбить Христа в его первом явлении, люди не способны принять и полюбить тех, кто выше, лучше их, добрее к ним, чем они сами к себе. Вечный страдалец, вечный странник, романтическое Дитя, исполненное самых лучших побуждений, символ того, что мы запираем далеко в глубинах нашего подсознания, готовясь к отвратительно стабильной и статичной жизни, может оставаться самим собой лишь в абсолютном одиночестве. Это существо переходит у Бертона из фильма в фильм, принимая разный облик: человека-летучей мыши, бездарного режиссера, мертвой невесты, и каждый раз что-то говорит миру. Болезненная несовместимость, чужеродность в фальшивом красочном мире бледного и затянутого в черное человека  это несовместимость фантазии и закованного в быт урбанистического человека, оградившего себя таким количеством условностей, что существовать вне их уже не в состоянии. Душевный потолок Эдварда в разы выше от земли, нежели у всех жителей этого «Догвилля», вместе взятых, и именно это, а не руки-ножницы отличает его от толпы. Ведь изначально Эдвард был принят прекрасно  как забавный экспонат, как редкий зверек, как нечто необычное и интересное. И, будь он столь же низок, как жители города, он легко смог бы воспользоваться положением  стать звездой местного, а то и республиканского значения, и руки-ножницы не помешали бы дешевым людям боготворить дешевого кумира. А так людям остается только травить того, кто слишком хорошо относится к ним  они всегда боятся лучшего к себе отношения и подозревают в нем нечто неестественное. Отчужденность красоты и души придуманного мира, души художника, если хотите, истинной и искренней любви от мира, который не заслуживает любви. И единственный выход  добровольное изгнание, которое не принесет облегчения. Но ведь распятие не принесло облегчения Христу, и монстр Франкенштейна продолжил мучиться от обиды во льдах Антарктики, и даже «двухсотлетний человек», познавший любовь, умер, так и не услышав от людей слов «ты с нами». Никогда не совместится несовместимое. «Обними меня!»  «Не могу!» Не потому что руки-ножницы, а потому что  бессмысленно. Не поймут, не примут, табу. Бесконечно грустные глаза молчаливого Джонни Деппа, особенность внутреннего мира героев которого раскрылась в полной мере лишь у таких «странных» режиссеров, как Бёртон, Гиллиам и Джармуш, кукольное личико милашки Вайноны, гротескный и такой озлобленно реальный в своей «невсамомделишности» мирок Бёртона и Бо Уэлша и сам Бёртон, который выдал такой волшебный вальс, что на Оскаре должны были задохнуться от восхищения. Но Наверное, для того, чтоб создавать шедевры, все-таки нужно в какой-то мере оставаться одиноким, странным и не понятым. Таким, как Тим Бёртон. 10 из 10