Кино Мандерлей Manderlay 2005 онлайн

Ларс Триер разбирает Америку, возможно, так же, как и пару веков назад скептически настроенные старшие братья в европейских семьях с сарказмом обмусоливали за кружкой эля последние известия из Нового Света, почерпнутые из писем своих непоседливых младших, упорхнувших за океан, будучи не в силах ждать папиного наследства. Так, презрительно хмыкая, судили они издалека, из уютного быта низеньких домиков о происходящих где-то там великих событиях, о становлении пока еще неоперившейся, но уже очень шумной и прожорливой империи. Конечно, Триер не просто сплетничает или насмехается. Этот европейский сноб и интеллектуал, не из лишней скромности присовокупивший лаконично-благородное «фон» к своему имени, в своей американской эпохальной трилогии делает подробный художественный анализ процесса становления великой Американской Демократии. Триер нашел необычайно точную, на мой взгляд, метафору, отображающую эту Демократию: суровая гоп-компания кочующих по стране в шикарных, мерцающих хромом «студебеккерах» (или «паккардах») гангстеров. Заправляет этим мрачным сообществом волевой, хладнокровный и прагматичный циник Отец (Уильям Дефо). Его хрупкая, наивная идеалистка дочь Грейс (Брайс Даллас Хауард) тоже с ним, она воплощает сердце Демократии. Недальновидное, сентиментальное, беспомощное. А он  разум, воля и действие. Грейс  нежная овечья шкура этого стального волка, ненужная, но красивая кожа терминатора, благодаря которой он притворяется человеком. Их семейный симбиоз крайне плодотворен и в фильме, и в жизни, куда и ведут недвусмысленные параллели Триера: прикрываясь красивыми идеями, американская демократия делает страшные вещи. И наоборот  делая страшные вещи, американская демократия прикрывается красивыми идеями. В «Мандерлее», впрочем, шил на первый взгляд меньше, чем в «Догвилле», но колются они как-то явственнее. Вообще против первой части трилогии вторая выглядит не в пример более структурированной и лаконичной: сюжет четче и допускает меньшее количество отвлеченных трактовок. После демократического суда над городом-изгоем Догвиллем, Грейс и ее команда (или отец Грейс и его команда) спускаются ниже, на юг, в плодородные пустоты Алабамы. Благодаря голосу за кадром мы вспоминаем, что за окнами их машин дует бесплодный ветер депрессивных тридцатых, но место, куда они забредают, вопиет о полной остановке времени. Тихий городок Мандерлей настолько глух к окружающему, что проспал собственную свободу. Вернее, чернокожие рабы ее проспали, а местная Салтычиха Мэм по прежнему, уже спустя семьдесят лет после отмены рабства, не дает им проснуться, регулярно потчуя «своих черномазых» плеткой. Кстати, несколько раз мельком проскользнувшие эти «семьдесят лет» как-то особенно насторожили меня и теперь вот не дают покоя всякие посторонние мысли и ассоциации. Ведь не исключено, что анти-имперский взгляд Триера косится и на другого чудовищного ядерного монстра, впрочем, уже мифического, такого же, как и лишенное правового подтверждения рабство чернокожих. Впрочем, скорее всего это простое совпадение, болезненно отдавшееся в чересчур пытливом уме. И вот в Мандерлее Грейс становится свидетелем очередной расправы над гордо-молчаливым сыном Африки по имени Тимоти (Исак де Банколи), и ее либеральное сердце мгновенно вспыхивает яростным огнем. На манер Ланцелота из «Убить дракона», она обращается к недоуменной чернокожей публике: «Что вы делаете? Вы же свободные люди!» Пораженная в самое сердце таким вмешательством Мэм скоропостижно отходит к Белому Богу, Грейс, чувствуя ответственность за только что вылупившихся из яйца граждан свободой Америки, снова порывает с отцом, желая остаться на ферме и построить здесь новый порядок. Вернее, проследить, чтобы ростки свободы дали верные и крепкие всходы, и в этом наблюдение ей, конечно, потребовались помощники в виде нескольких папиных громил с «томпсонами», мрачно пожевывающих табачок и жвачку. Такие вот «голубые каски» в белых гангстерских воротничках, под дулами которых вчерашние хозяева и надсмотрщик поместья переводятся в положение рабов. И пашут, в надежде на исполнение условий контракта, составленного папиным адвокатом, в полном, ну, разумеется, в самом полном соответствии с официальными кондициями, на которых рабы и должны получить свободу. Однако стоит ли говорить, что свобода как-то плохо растет на суглинках Алабамы, с трудом пуская ленивые корешки? Вчерашние рабы и сразу-то повели себя странно: Грейс, ждавшая бурю восторга, напоролась вдруг на колючие взгляды и недоверие. «Ребята! Очнитесь! Почините лачуги, посейте хлопок, заработайте деньги!»  говорит она им. В ответ на это звучат уклончивые отговорки об отсутствии распоряжений сверху, «раньше нас выгонял надсмотрщик, а теперь каждый считает, что первым должен выйти кто-то другой». И вообще, «ужин у рабов в Мандерлее был в семь вечера, а когда ужинает свободный человек, мы не знаем». Эти полные достоинства сентенции в духе обломовского Захара сеет колоритный персонаж английского актера Дэнни Глоувера по имени Вильгельм, домашний раб, единственный, кто пустил скупую слезу по поводу кончины Мэм и ее старого порядка. Именно в разговорах с ним Грейс учится многому и начинает что-то понимать в крестьянской психологии, по сути, крайне консервативной. Еще бы, вчерашние рабы, выходцы из племенного традиционного общества, с чего бы вдруг они стали рваться к какой-то невнятной свободе? Опять почему-то всплывает шварцовский Бургомистр в исполнении Леонова, осторожно вразумляющий безудержного Ланцелота: «Вы людям нового счастья хотите, а они старым дорожат» По замыслу Триера, на протяжении трилогии Грейс должна многому научиться, утратить свой идеализм и усмирить сентиментальность. Но в исполнении дебютантки большого кино Брайс Даллас Хауард Грейс, кажется, наоборот, моложе и наивней, точно опыт Догвилля не научил и не обозлил ее сердца. Поначалу странно видеть эту новую Грейс в той же изящной шубе с воротником: еще более тонкая и хрупкая Брайс Даллас привнесла в образ утопистки что-то совсем детское, но и что-то буквально порочное. Власть в руках ребенка, впрочем, всегда наводит на такие ощущения Интересно наблюдать за тем, как актеры проходят через поверку Триером. Сыграть роль у него  пройти некую инициацию, смысл которой не до конца понятен самому актеру, когда действовать надо интуитивно, на ощупь, прибегая к простым, лапидарным решениям, уходя к истокам актерского мастерства. И результат двойствен: успех картины у зрителя, это одно, но провал в человеческих отношениях с режиссером  это другое. Вот и пойми, сдал ты экзамен, или провалил Вообще такое ощущение, что Триер зовет всех нас куда-то в сторону простоты: назад, к естественной сложности первых шагов, к силе первых чувств, к радости первого успеха. Но сам его зов звучит несколько сложно и опять таки, по-триеровски, неоднозначно. Так что, сколько ни навостряй ухо, четкого слова не услышишь, но сам голос заставляет задуматься.