Кино онлайн Криминальное чтиво Pulp Fiction смотреть бесплатно

Посвящается В. К. В 94-ом все сказали: «Он  гений». Одним из символов нашей эпохи является то, что гении больше не влияют на нас. Они не изменяют мир. Жертвенная гениальность Шопенгауэра прошла, как и гениальность-после-смерти. Пьедестал культуры занят гениями прижизненными  теми, кого выдумываем мы. Сама же гениальность заключена в тончайшей настройке будущих комбинаций из уже смоделированных художественных образов, в продуцировании элементов для игры аллюзий и гиперссылок, в грамотном воровстве у других, наконец. Случаен ли для одного небезызвестного тарантиновского фильма самурайский меч, которым Бутч расправляется с извращенцами в подвале? Случаен ли рассказ Мии Уоллес в исполнении Умы Турман о девушке, мастерски орудующей ножами? Случайно ли словосочетание «Джанго Буги», звучащее в титровой песни «Криминального чтива»? И что есть «Криминальное чтиво», как не, выражаясь языком имажинистов, «каталог образов», прошитый орнаментальной диалогичностью? А наша любовь к этому фильму? Трепет, нежный трепет от мысленного воскрешения того или иного образа, да и только. Лишь конченые неофиты от культуры требуют переворота. Творческой революции. Сценаристских преобразований. Идейных прорывов. Хах. Получите компиляционную дулю, заткните рот узорчатым кляпом искривлённой фабулы. «Вся соль истории в том, что они грабанули банк те-ле-фо-ном»,  чеканит Тим Рот. Вся соль истории в том, что один парень грабанул Каннский кинофестиваль визуализацией своего коммуникативного опыта. Во как. Это как если бы вы получили «Грэмми» за ваших кухонных философствований диктофонные записи, сделанные в антураже отклеенных обоев и сигаретного дыма, сизой простынёй стелющегося под потолк впрочем, какая разница  диктофон записывает только звук. Сказано немного преувеличенно, но всё же нельзя не признать, что Тарантино не просто легитимизировал пацанскую философию, но провозгласил торжество обыкновенно-необыкновенного трындежа, повседневной трескотни. Раньше объектив кинематографа был направлен на события громкие, исторически сакрализованные и значимые. Тарантино тарантливо повернул его в сторону будничной приземлённости, отчего эксцессы криминальной бытовухи превратились в предмет культурологического исследования, а ламентации незадачливых гангстеров  в предмет цитирования и заучивания. Две оппонирующие плоскости  криминальная среда и обывательская коммуникация  сращивались, и получался неповторимый гибрид стиля, артикулирующий значимость деталей, имён, марок автомобилей, сигарет и прочих мелочей. Но ода обыденной феноменологии воплощалась в «Криминальном чтиве» перфекционистской техникой кинонарратива. Стартовая диалоговая каватина, прерываясь титрами, всплывала только в конце, закольцовывая композицию финальным твистом. Убитый в первой части повествования персонаж гениально воскресал во второй. Кости линейного монтажа были вывихнуты. Мистические ощущения вызывались не вмешательством высших сил, но кривотолками событий. А неофиты от культуры продолжали требовать переворота. Один из любимых режиссёров Тарантино Говард Хоукс говорил: «Великий фильм содержит три крутые сцены. Ни одной плохой». Квентин Тарантино не просто реализовал этот постулат в 1994 году, он его изменил. Отныне великий фильм содержит три не просто крутые сцены, но три крутые сцены, искромсанные тесаком монтажа и перемешанные между собой. А о плохих и речи быть не может. И если вы ещё не поняли, «Криминальное чтиво»  великий фильм. Кинематографическая ли эрудиция Тарантино преобразилась в гениальную экранизацию гениальных словоизлияний или же это личный опыт когда-то где-то услышанных или пережитых диалогов вырвался наружу «пауками света» (как же я люблю эту фразу у Керуака)  вопрос спорный, примерно такой же, как и  а можно ли считать отрывок из Иезекииля, не раз произносимый Джулсом, своеобразным религиозным подтекстом «Криминального чтива»? Ведь если библейская цитата поставлена в один ряд с пародийными ссылками и иронизаторством, не становится ли она сама насмешкой, десакрализующей священное писание примерно так же, как если бы кто-нибудь написал «священное писание» с маленькой буквы? От ответа на вопрос зависит то, чем является «Криминальное чтиво» для каждого из нас: глянцевитым «каталогом образов», пролистываемым под нетленный саундтрек; экзистенциальной притчей о том, что не стоит подолгу засиживаться в туалете с бульварным чтивом али ещё с чем в руках; грустной историей о неведомых законах нашего «чугунно-решётчатого мира причин и следствий» (как же я люблю эту фразу у Набокова). Но квентинсенция тарантиновского творчества в неформатной авторской дискурсивности, а по-пацански  в неповторимом балабольстве. Порой повествование «Криминального чтива» намеренно растягивается, чтобы дать Винсенту и Джулсу ещё пару свободных минут для обывательского трёпа, ну, все мы помним, как они отходят в сторону для обсуждения массажа ног, решив, что ещё рано наведываться к лузерам, что стащили таинственный чемоданчик, содержание которого породило не одного интерпретационного монстра. Тарантиновский диалог пренебрегает нарративом, унижает и стебёт его, заставляет ждать. Но иногда кажется, будто внутри дискурса создаётся некий Другой, некая персона, являющая собой антитезу диалогу, свободному общению. Например, Джулс рассказывает о парне, у которого проблемы с речью с тех пор, как громилы Марселласа выкинули его с балкона. Но если это может быть списано на интерпретаторские козни разыгравшегося воображения, то что делать с эпизодом в ломбарде, в котором грубо визуализируется популярное «shut up»  Бутч и Марселлас привязаны к стулу, а во рту у них по кляпу. Внезапно диалогичность замыкается, непристойно затыкается БДСМ-хреновиной. Но фокус вот в чём. Инерция и долгоиграющая мелодия тарантиновского диалога заставляют слышать слова, даже когда они не произносятся. Бутч и Марселлас ничего не говорят, но оно и не нужно: в мозгу уже сложилась их речь. Так может за неумолкаемой трескотнёй всегда стояло подсознательное желание заткнуться?.. Но если и это кажется вам азбучными истинами, поговорим о другом. О том, почему Тарантино перестал снимать гениальные фильмы. О том, почему гениальность, когда-то кем-то признанная, вдруг превратилась в чисто ремесленническое создание примитивных поделок, пусть стилизованных, пусть эффектных. Вероятно, креативного запала Тарантино хватило только на начало карьеры. Ироничная живость диалогов и гениальная парадоксальность воссоздаваемой реальности растворились в тумане «ангельского мегаполиса»  Тарантино растерял нечто важное, утратил энергию насмехающегося кукловода, пристрастился к самопародийности. Гении не изменяют мир. Мир изменяет гениев. «Вся соль истории в том, что они грабанули банк те-ле-фо-ном»,  всё также чеканит Тим Рот. Вся соль истории в том, что голливудский мейнстрим грабанул сокровищницу тарантиновских фишек, которых хватило только на первые четыре сценария. Но и этого достаточно. Ибо что есть наша любовь к «Криминальному чтиву», как не вечное к нему возвращение.