Кино Любовник L'amant 1991 смотреть онлайн

«Любовнику» крупно не повезло уже в момент его появления на свет: фильм громогласно и бескомпромиссно отвергла сама Маргерит Дюрас, заявившая, что воплощенное на экране не имеет ровным счетом ничего общего с книгой, взятой за сценарную основу, и не может быть рассматриваемо иначе как «сугубо личные фантазии некоего господина Анно». И с этим клеймом на лбу, поставленным увесистой гонкуроносной рукой автора, фильму пришлось пробивать себе дорогу. Неудивительно, что отношение критики к «Любовнику» было изначально более чем прохладным. И неудивительно, что по-настоящему фильм так и не прозвучал, навсегда оставшись в тени условно близкого к нему тематически, но несоизмеримо более слабого «Индокитая», вышедшего парой месяцев позже — все на той же волне проснувшегося в разбросанных по Европе огрызках некогда могучих империй интереса — впервые безболезненного, впервые прилично отстраненного — к эстетике и экзотике сумерек колониализма. Поскольку да, фильм Анно гораздо более отягчен «бременем белых», тоской по иным небу, миру и мгновенью, нежели бременем существования, усталостью, болью и ностальгией, которые задают тон романа Дюрас. Формально заявленный вступительными кадрами как воспоминание, как прустовский поиск утраченного времени, похожий поначалу на процесс постепенной проявки старой, потраченной временем и грызунами фотопленки, фильм очень быстро выходит за романные рамки, обретает осязаемую реальность (оскорбленно воспринятую писательницей как неправомерная примитивизация ее замысла), и вместе с осязаемостью — тот самый эротизм, ставший фирменным знаком этой работы. А эротизм немыслим без вещественной конкретики, ощущаемой всеми органами чувств… Работу режиссера и художников «Любовника» по подбору фактуры можно считать эталонной для фильмов о Юго-Восточной Азии довоенного периода (да и вообще для любой ретро-драмы). Пейзажи, массовка, реквизит, идеально вписанные в бананово-лимонный, окрашенный тропическим солнцем, продутый муссонами, засыпанный пыльцой и пылью визуальный ряд, выдержаны с тонким вкусом аккомпанемента, обогащающего и расцвечивающего содержание, но нигде его собой не подменяющего, фона, на котором особенно выигрышно выделяются две главные зрительные находки — Он и Она, неназванные, но вочеловеченные, эфемерные, но подчеркнуто телесные. Юная Джейн Марч в потрепанных, полупрозрачных, струящихся шелках, стоптанных туфельках на высоких каблуках, странной, нелепой мужской шляпе, со своими тонкими локтями, лодыжками, чуть выступающими ключицами, кармином подкрашенным ртом то угловатая, то по-кошачьи гибкая, то по-детски неловкая, то как-то утробно, почти распутно вызывающая — полна неподдельного очарования нимфетки, ingenue libertine, порочной и невинной, великодушной и циничной одновременно. Изысканная, породистая красота Тони Люна, какая-то несомненно древняя, царская кровь в его жилах, его европейская, но как будто особенно модная и опрятная одежда, азиатская самопогруженность его бесстрастного лица и сопряженная с этим тайна — кажутся слишком сложным, слишком вычурным фасадом для того, чтобы скрывать за ним банального плейбоя. Любовные сцены между ними, благодаря великолепной операторской работе, удивительной фантазии, проявленной в смене ракурсов и степеней увеличения (от капель пота на коже — к японским почти общим планам) — наполнены таким неизъяснимым томлением, такими неистовыми сплетениями надежды и муки, такой гробовой теменью порою, что в жизни вне объятий от любовников остаются, кажется, лишь тени… Конечно, игра актеров до художественного уровня изобразительного решения не дотягивает. Ни Марч, ни Люн по-настоящему не выходят за пределы своей чисто зрительной декоративности. До определенной степени несыгранные эмоции компенсируются явно проговариваемыми за кадром (голосом великой Жанны Моро), но ограниченность и неадекватность подобной замены очевидна. Увы. Правда, справедливости ради стоит заметить, что эта актерская пассивность двух премьеров (и некоторая бледность, — при несомненном профессионализме — актеров второго плана) общего горько-сладкого впечатления от фильма не портят и магии не разрушают. Франция, уходящая из Индокитая, прощаясь с далью, плача у причала — безмолвно и гордо-одиноко — в моем восприятии всегда похожа будет на Джейн Марч, просунувшую ножку в щель парапета, глотающую слезы, уносящую с собой и навсегда оставляющую на заоокеанской земле неутолимую сердечную боль… «Тем, кто слышит зов Востока, мать-отчизна — не мила».