Фильм онлайн Старое ружье

В этом старом фильме Роми Шнайдер прелестна как никогда. Если вы задумывались о том, как этой немке удалось влюбить в себя Францию и стать в какой-то мере олицетворением французского шарма, — посмотрите «Старое ружье», в котором эта обворожительная женщина сияет, как весеннее солнце. Это солнце будет убито в «Старом ружье» с особой жестокостью, ради забавы, убито удирающими нацистами. Собственно, и забавы особой не выйдет — это зверство никому удовольствия не доставит. Просто такова природа нацизма: если ребенок пытается убежать, его надо застрелить. Если женщина похожа на солнце, ее надо уничтожить. Если жизнь может быть чудесной и красивой, ее надо испоганить, старинный замок — осквернить, церковь завалить трупами, великолепный южный пейзаж с роскошными скалами намертво увязать с резней, злодеянием и воспоминанием о заживо сожженной прелестной женщине. Впрочем, фильм — не о природе нацизма. Одна из его тем — месть. Как и все, я видела, наверное, десятки фильмов о мести с навязшим в зубах синопсисом под копирку: «…убили всю его семью… теперь он пойдет до конца… его ничто не остановит… они заплатят за всё…» «Старое ружье» — первый и пока единственный фильм о мести одиночки, которому я поверила как реальной истории. Мстить за жену и дочь, за уничтоженный смысл жизни предстоит Жюльену Дандьё, герою Филиппа Нуаре. Существа, убившие его семью, еще пируют в его доме (собственно, это замок — настоящий, старый, на скале, с подземельями, древним колодцем и подвесным мостом над пропастью). Дандьё предстоит тайком проникнуть в собственный дом с отцовским охотничьим ружьем и уничтожить их всех по одному — медленно, изобретательно, безжалостно. Наверняка, когда он был ребенком, он играл в своем замке в нечто подобное, тайно радуясь тому, что знает свои владения как никто, и может устраивать врагам хитроумные ловушки. И какой же отчаянно непохожей на эту игру будет реальность, в которой уничтожение мрази станет не романтическим приключением, а долгом, выполняемым героем словно во сне, в липком кошмаре: их надо убить, это как работа, это его долг, потом он сможет отдохнуть и подумать. А пока надо позаботиться о ряде вещей: о том, чтобы они не смогли покинуть замок, о том, чтобы никто не помешал ему в деле, которое он должен сделать один, о том, чтобы уничтожить всех до единого. Вот так, летом 44-го, начнется и кончится для Жюльена Дандьё Вторая Мировая война. До этих нескольких жутких дней он был врачом, мягким, добродушным, близоруким увальнем. Теперь, после столкновения с нечеловеческим ужасом, рухнувшим ему на голову, ему впервые за всю войну предстоит осознать, что такое эта война, и для чего во время войны может пригодиться оружие. К тому, чтобы нанести первый удар — сделать первый выстрел, — он будет готовиться долго и тщательно, как к операции. Выстрел разорвет мучительное ожидание, и неожиданно для себя я с облегчением выдохну вслух: «Наконец!» Enfin! Может быть, дело в том, что стрелять надо было раньше. Не накануне, и не два дня назад — может быть, четыре года назад. Около четырех лет назад, когда они только познакомились, Жюльен сказал Кларе: «Скоро будет война». Она, расчесывая перед зеркалом густые локоны, пожала плечом и улыбнулась с такой прелестной, такой женской легкомысленной мудростью, знающей, что хорошая прическа гораздо важнее войны: «А мне-то что до этого?» Мы, женщины, все немного такие (я-то — точно). Нередко я думаю, что на этой женской мудрости легкомыслия держится мир: пока сумасшедшие мужчины устраивают друг другу войны и революции, мы готовим им обед и подкрашиваемся, чтобы нашим драчунам было приятно вернуться с поля битвы домой. Мы знаем, что действительно важно: скатерть должна быть чистой, улыбка — сияющей, обед — горячим, а талия — тонкой. Это, возможно, мещанский взгляд на мир, но где бы он был, наш глупый мир, без этих простых житейских радостей, которые женщины из века в век несут как свое маленькое скромное знамя? Но Вторая Мировая война спутала и искромсала все, растоптала остатки ошметков европейского рыцарства, узаконив зверства в отношении женщин и даже детей, разучившись понимать, что нельзя поднимать руку на женщину-солнце, и накрыла ее, прелестную, легкомысленную, презирающую глупые мужские войны, волной пламени из огнемета. Ее мужу предстоит теперь что-то с этим делать. Он думал, что устроил свою жизнь, что и ему война нипочем. У него была прекрасная удобная профессия врача, дарующая возможность клятвой Гиппократа и профессиональным милосердием объяснить свой выбор в пользу философской позиции «над схваткой», позволяющая даже в дни войны не лишать себя тепла домашнего очага и общества любимой женщины. И действительно, даже оккупанты уважали доктора Дандьё и не трогали его семью. Иногда он мог даже немного помогать Сопротивлению. Разве это не доказывает, что он сделал правильный выбор? Но, правильный или неправильный, это был выбор в сторону женских ценностей, милых и мещанских, выбор в пользу тех, кто с неугасимой верой в жизнь и святую важность своего дела готовит обед и подкрашивается, пока безумцы режут друг другу глотки. И он, мужчина, сделал этот женский выбор — как миллионы других французских буржуа. Но мужчины и женщины сделаны из разного материала. Потому-то женщине идет снисходительное презрение к войне и глубокий интерес к зеркалу, и то же самое не идет мужчине, способному одновременно любить Сирано де Бержерака и улыбаться немцам, оккупировавшим его страну. Он ошибся, он ничего не устроил в своей жизни, он не защитил свою дочь и свою женщину-солнце от диких зверей… Женщина может быть прелестной буржуазкой, но мужчина не может быть очаровательным буржуа. Мужчина должен быть воином — если он забудет об этом, жизнь напомнит ему. Жизнь напомнила. Напомнила жутко и дико. Теперь ему предстоит вспоминать конфигурацию подземных ходов своего замка и отстреливать уродов по одному, вспоминать, каково это — быть мужчиной. Возможно, когда-то его предки защищали этот самый замок вполне всерьез. Ему еще ни разу не приходилось ничего защищать всерьез. Но, оказывается, он тоже кое-что может. Одного немца он даже убьет руками. Оказывается, когда не боишься, это можно сделать, даже когда ты безоружен, а враг вооружен. Он будет великолепен в своей мести. Но дочка и жена будут улыбаться теперь только в его воспоминаниях. В довоенном воспоминании очаровательная женщина приподнимет вуалетку, ее глаза будут сиять лукавством и радостью, и она пригубит шампанское. «Будет война… — А мне-то что до этого?» И она улыбнется, как солнце. 10 из 10