Кинофильм Утомленные солнцем 2: Цитадель онлайн без регистрации

«И головы подобие венчалось подобием короны у него». (Мильтон. Потерянный рай) Нигде с такой легкостью не относят недостатки картины на счет зрителя как у нас. Особенно усердствуют в этом «правдорубы», каждый из которых мнит себя этаким средневековым блаженным из тех, что плевали в глаза слепцам и те прозревали — в глаза-то они плюют, но вот ожидаемое ими прозрение все не наступает, и потому каждая следующая премьера заканчивается обыкновенно помаванием головы и старой присказкой: «Ах, как еще не развит русский человек». Любопытен и сам факт, что человек сатанинской гордыни учит нас вере, но небезынтересно посмотреть — как он это делает. Метод самый средневековый — посредством чудес. Да каких! Чудес киношных, бутафорских, где божок Михалкова, потрясая бородой из пакли, карает отступников то снайперской пулей, то бомбой. Надо признать, что основания жаловаться на зрителя у Михалкова все же есть, только под его лицемерным «Ах, как еще не развит…», следует понимать «Увы, как еще развит…». Невежество — вот основа, на которой должен был утвердиться успех картины. Так Котов-Михалков с пафосом и криком озвучивает старую глупость, что, дескать, извели опытных военачальников, а то давно бы уже были в Берлине, забывая, что неприкасаемые Ворошилов и Буденный — крупные и умелые военачальники Гражданской, во время ВОВ никак себя не проявили, а уцелевшие генералы, позднее заслуженно ставшие маршалами, своими действиями в начальный период войны тоже не смогли угодить Котову-Михалкову. Михалков сам не задумывается и предлагает зрителю не задумываться, и потому за всеми его трухлявыми аргументами, которыми он размахивает как абонементом на истину, нет ничего кроме воинствующего невежества, которому «И так все ясно!». Впрочем, в одном вопросе Михалков проявил даже излишнюю сдержанность и глубокомыслие. Заметили вы, с какой осторожностью оберегает себя Котов-Михалков от деятельного участие в войне. В противостоянии фашизма и русского народа, он — лицо постороннее. И если в «Предстоянии», Котов убивает немцев, исключительно в состоянии аффекта и в целях самообороны, то в «Цитадели» вообще ни один немец от рук Котова не пострадал. Видимо на суде истории под председательством Михалкова, это ему зачтется. Т. е. поторопились наши деды браться за оружие и защищать свою свободу и само право на жизнь, по мнению Котова-Михалкова нужно было отстраниться от этих «дрязг», сесть и глубоко задуматься, а там — что Бог пошлет. Упрекнув русского зрителя в неразвитости, Михалков заметно понизил градус совершенства своего героя. Теперь это уже не пародия на Данте, странствующего и созерцающего. Котов становится суетлив и многословен настолько, что становится физически больно от отсутствия рядом с ним здравого и живого человека, который бы взяв эту тряпичную куклу за воротник, встряхнул бы ее, так чтоб зубы клацнули, и сказал бы: «Не срами ты себя перед нами». Но надеется не на что — Великий инквизитор старательно вычистил все окружающее Котова пространство, оставив лишь лакеев, призванных забавлять «батю» своей милой дурашливостью, вилять хвостом и умильно заглядывать тому в глаза, да всех прочих, обязанных ежеминутно ронять себя в глазах зрителя. Какими расточительными болванами выглядят рядом с Михалковым все великие художники, наделявшие своих злодеев и плутов симпатичными чертами — остроумием, проницательностью, храбростью, а иногда и пусть ограниченным, но благородством. Великий инквизитор обошелся одной краской — черной, истратив, по-видимому, всю радугу остальных на семейку Котовых — не потому ли это совершенные мыльные пузыри? Глядя на повеселевшего Котова, едва не мурлыкающего себе под нос песню «Как хорошо быть генералом», завистники упрекнут его в том, что за чины и сопутствующие им материальные блага, Котов-Михалков готов забыть любые обиды. Но автор-то знает, что на самом деле его герой презрел личные счеты потому, что никому мысль, высказанная Митей — «без таких как Котов нам войны не выиграть», так не очевидна как самому Котову. Так что все очень благородно. Не правда ли? И продолжать бы Михалкову свою эпопею дальше в духе комических мечтаний Кости Иночкина, возвращающегося из изгнания, чтобы преблагородно спасти своего недруга и гонителя редкой 33-й группой крови, но нет — к финалу бедлам только нарастает. Откуда такое удивительное отвращение к простоте? Да еще при желании рассказать правду. Таков эпизод, где Котов встречается глазами с Митей, пробирающимся по окопу — кадр, который, по мнению режиссера, видимо должен был сказать все — так он его смакует. Но позабыв басню своего отца «Жадный богач», Михалков возжелал уместить на лоскутке своей физиономии, такое количество чувств, мыслей и переживаний, что остался ни с чем, и похожий на выпавшего из дупла совенка, таращится в камеру. Даже акт обоняния у его героя особый. Он не прозаически тянет воздух, как все остальные жители планеты, а нос у него просто пускается в пляс, «скакаше, играя веселыми ногами». Вообще, фильм вызывает отторжение еще и потому, что он глубоко не русский. Фильм — криклив и претенциозен. Некогда Шиллер, предостерегая художников от драматических излишеств, сказал: «Не спугните криком духа!». Нигде, так как в России не восприняли этот его призыв. Понимая всю могучую внутреннюю силу простоты и обыкновенности в искусстве, сначала русская литература вышла на первое место в мире (по моему убеждению), а затем и кинематограф. Самый великий приверженец простоты в искусстве — Чехов, как раз понимал, что глубину можно увидеть только в тихую и ясную погоду, а если лупить палкой по действительности (для пущего эффекта), то ничего кроме пены и брызг не увидишь. Я и не увидел.