Смотреть фильм Джанго освобожденный

Раб Джанго (Джэйми Фокс), благодаря доктору-дантисту Шульцу (Кристоф Вальц), получает свободу. Шульц  «охотник за головами»  нуждается в помощи Джанго. Но узнав о том, что у бывшего раба есть талант к стрельбе и невеста по имени Брумхильда, доктор берет Джанго в напарники и соглашается помочь вызволить Брумхильду из лап кровожадного эстета Кэнди (Леонардо Ди Каприо) Принято считать любимца киноманов Квентина Тарантино человеком несерьезным и откровенно, хоть и красиво, глумящимся над жанровыми и смысловыми условностями кино. Но на то и постмодернизм, что это ироничная игра. При этом назвать фильмы Тарантино глупыми язык не повернется. Правда, играет американец не со смыслами, а с формой, а препарированию подвергаются жанры, в которых главным конструктивным элементом становится насилие. И каждый раз Тарантино демонстрировал если не имморализм, то что-то к реальности имеющее мало отношения  это был особый киномир, который сторонился осуждения или одобрения его героев, а скорее наслаждался комбинированием всего того, что любит режиссер, в неповторимую мозаику. Из всего старого удивительным образом рождалось новое. Какое удовольствие это доставляло киноманам? Исключительно киномански эстетическое. Это была философия кино, но не философия истории, не философия современности и не философия жизни. Можно, конечно, поискать смыслы в «Криминальном чтиве», но зачем? Достаточно насладиться высокохудожественным формальным экспериментом в области вполне массовой культуры, хоть и не без доли элитарности. Стоит ли смотреть, чтобы понять, какой в них (простите за модное словечко) месседж, увидеть новое мировоззрение, хотя бы мироощущение? Вряд ли Конечно, претендующие на большую идею монологи были (знаменитый Эзекиль 25:17), но они все равно оказывались погребенными под блеском формы. Таран-кино всегда демонстрировал, скорее, не мировоззрение, а киноощущение с безмерной любовью к важнейшему из искусств даже в самых низких, казалось бы, его проявлениях  боевики категории «B» и прочий грайндхаус. Поэтому обращение к вестерну, апологетически настроенному к насилию, было вопросом времени. И время пришло. Тем более, что в самом вестерне масса вкусностей в духе знаменитого режиссера. Неповторимая «картинка» Дикого Запада  шляпы, ковбои, лошади, шпоры, простор для смакования эффектных убийств Любопытно, впрочем, что Квентин батькович все дальше углубляется в историю А где история, там, видимо, все больше смысла. Но сначала о стиле. Разумеется, как и прежде, почти все фишки Квентина на месте. Загадки для киноэрудитов тут: пересматривая фильм, цитаты из классических вестернов, спагетти-вестернов и даже антивестернов можно собирать как кубик Рубика, идентифицируя названия как цвета в означенной головоломке. Фирменная ирония тоже в порядке  один кивающий конь чего стоит, не говоря уже о многочисленных и небанальных поворотах сюжета, часто происходящих как бы между делом, декорациях, костюмах (тут Джанго блещет аки какая-нибудь понтовая звезда современного рэпа). Музыкальное сопровождение даже поминать не стоит  еще один культовый саундтрек налицо (точнее на ухо). Особое место, как обычно, занимают диалоги  надо отдать должное, куртуазность речи Шульца прекрасно передана дубляжом. Отдельного упоминания достойны разговоры между малограмотным, прямо скажем, Джанго (чего же ждать от бывшего раба?) с высокообразованным доктором («Абсолютно уверен?  Не знаю.  Что значит «не знаю»?.  Не знаю, что значит «абсолютно»). Если постараться, как делают некоторые рецензенты, то можно обнаружить и новелльную структуру, столь любимую в прежних опусах. Но Такое разбитие уничтожит общую историю, а она, безусловно, есть. Может быть, впервые Тарантино снимает полноценный исторический фильм. По слухам, продюсеры  знаменитые братья Вайнштейн  предлагали разбить картину на две части (как уже поступили с «Убить Билла»), но Тарантино наотрез отказался. И оставаясь верным своему иронически киноманскому стилю, все же снял вполне серьезное и, главное, цельное произведение. В качестве зачина для большой истории, которая становится основой фильма, берется знаменитая легенда о Зигфриде и Брунхильде. Кто здесь Зигфрид  еще надо подумать, но такая мифологема в любом разе дает огромное поле для трактовок персонажей и событий. Почти открытием Тарантино становится обращение в вестерне к теме рабства. Для американских вестернов это скорее не свойственно. Конечно, это не совсем так, но в любом случае нечасто в жанровом контексте поднимается тема освобождения рабов. Наделение одного из главных героев, немецкой фамилией и характером тоже неслучайно. Это не только дань уважения прекрасному австрийскому актеру Кристофу Вальцу, но и смысловая конверсия. Немцы для американцев  средоточие зла, ибо массовое сознание опирается на мифы ХХ века, в числе которых две мировые войны, в которых «виновны» представители Германии. Такая мифология сегодня менее актуальна, чем лет 30 назад, но она все равно живуча. Мало того, режиссер являет в фильме сразу нескольких представителей колоритного американского Юга  внешне культурных, но вполне жутковатых. Вообще, посмеяться, а заодно и возмутиться своими предками во всем их многообразии  это сильно. Еще одним интеллектуальным стержнем стала актерская игра. Доктор Шульц в исполнении Вальца по ходу фильма эволюционирует от почти циничного «охотника за головами», не лишенного доли сострадания, к носителю морали, что само по себе удивительно, если исходить из тарантиновского бэкграунда. Не менее колоритен Кэнди в исполнении Ди Каприо,-обаятельный мальчишка-садист. И уж совсем неполиткорректно выглядит старый негр-расист Стивен («расист» в данном случае означает ненависть к черным «братьям»!), лебезящий перед Кэнди на людях, но при этом самый настоящий серый кардинал при его величестве короле-плантаторе. На этом фоне несколько теряется сам Джанго. Джейми Фокс иногда скатывается в откровенную мелодраму или в театральщину. Но финальная сцена искупает и его «промахи» по ходу фильма. (Даже романтично настроенные девушки, в первую очередь ждущие в финале классического лирического поцелуя, испытывают неподдельный восторг, глядя на этого довольно жестокого черного красавца). В любом случае, в квадрате Шульц-Кэнди-Джанго-Стивен (Брунхильду поставим в центр как катализатор) и развиваются коллизии Малой Гражданской войны, предшествующей войне Большой. Разумеется, что квадрат устроен таким образом, что провокации не избежать. Но провокации смысловой  в духе Триера (неприкрытого антиамериканиста). Тарантино, закольцовывая историю развития вестерна (классический вестерн  спагетти-вестерн  антивестерн), рождает супер-вестерн. Эффектность классики, соединенная с тягучестью спагетти (длинные планы, игры в гляделки) и философией анти- (моральные сомнения и имморализм Дикого Запада в целом), помноженная на стиль мастера, становятся приметами этого стиля. При этом фильм интересен и законченным снобам, и обычному зрителю, и любителю кровавых боевиков, и любителю романтических фильмов, и копателю смыслов, и поклоннику эффектной формы. Столь идеального фильма главный постмодернист мирового синематографа, пожалуй, не выдавал. Эстетская прежде кровь теперь работает на безусловное осуждение рабства и идеи внутренней не-свободы. Неужели Тарантино стал еще и мудрым? Похоже, что так.