Туринская лошадь A torini l 2011 онлайн без регистрации

«Туринская лошадь» Бела Тарра  фильм, вызвавший много шума. В один миг малоизвестный, даже для насмотренной публики, венгерский режиссер вознесся на кинематографический Олимп. Победа в Берлине и достаточно широкий прокат заставили говорить о Ницше, апокалипсисе и хорошем отношении к лошадям всех без исключения синефилов на земле, которую Тарр так продумано уничтожил в своей картине. Данная ситуация весьма не типична, так как, тривиально, форма и содержание фильм не относится к классу простых. Это популярное нынче на кинофестивалях «медленное» кино, молчаливое и псевдодокументальное. Фильм состоит из тридцати планов, распределенных на два с половиной часа, что само по себе проблематизирует просмотр, и должно превращать его в акт терпения. Но благодаря изощренному внутрикадровому темпоритму, хирургически скроенному цветовому полотну и маниакально выверенным мизансценам, Тарр создает саспенс по силе сродный с брессоновским в его приговоренном к смерти. Звук, который синтезируют сбивающий с ног ветер и густая струнная музыка, работает, в отличие от визуального компонента, на рутинизацию, зацикливание. Таким образом, зритель оказывается зажат в пространство между жерновами тревожного предчувствия и томительной повседневности, вяжущей, как непреходящий сон. Кстати, что касается сна. У Достоевского есть удивительный рассказ «Сон смешного человека», потрясающе жизнеутверждающее произведение: «я видел истину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей». Ницше, находивший творчество Федора Михайловича во многом для себя близким, почитавший его талант и провозглашающий русского классика великим гуманистом, очевидно, питал симпатию к другому, более известному сочинению мастера. Raskolnikov  под таким названием в Германии выходит «Преступление и наказание». Достоверно не известно, но можно предположить, что рядом с «Миром как волей и представлением» на ночном столике Ницше лежала именно эта книга. Однажды на одном из сеансов мой психотерапевт спросил меня, чего я больше всего боюсь. Я ответила, что боюсь встретить свою лошадь, как это произошло у Ницше. Доктор, помолчав, сказал: «Ницше всю жизнь шел к своему безумию. Он по-настоящему хотел этого». Достоевский, заставивший плачущего мальчика обнимать кобылу и обрекший Радиона Раскольникова на убийство, завершает свой роман на чрезвычайно оптимистичной ноте  он дарит своему герою искупление. Тарр, первые пять минут фильма которого реконструируют известные события 3 января 1889 года, говорит нам: Ницше не просто жаждал своего безумия, он получил его в награду. И, действительно, то, что мы видим на экране в последующее время заставляет нас принять импульс режиссера: сумасшествие  самая привлекательная форма существования на этой земле. К материальному забытью приходят и персонажи «Туринской лошади», живущие в тавтологическом Нигде, в месте, запорошенном пылью и жухлой серой листвой. Каждый день похож на предыдущий: отец отправляется в город на повозке, дома его ждет дочь, занятая бытовой рутиной. Но после эпизода «общей звериной тоски» поведение лошади (читай: источника существования) меняется, а вместе с ним и жизненный уклад семьи. Так начинается шестидневное уничтожение мира Бела Тарром. Просмотр этого фильма, и других картин венгра, дает четкое ощущение герметичности его мира, перетекающей в удушающую клаустрофобию. При этом понимание киношности мира Тарра пропадает по истечению первого часа: самодостаточность и полноценность этой земли, обреченной на гибель, не вызывает сомнений. То, как режиссер виртуозно и масштабно создает пространство фильма (не внутри отдельного кадра  эта работа ведется в области между планами и сценами) напоминает расширение Вселенной перед Большим взрывом. В каждый новый день камера снимает повторяющуюся жизнь семьи с нового ракурса: первый день посвящен механическим процедурам отца, во второй день мы узнаем, например, как ест картошку дочь. И эта новая механика становится поистине удивительным открытием. Несомненно, помимо описанных выше симптомов, которыми испещрена картина, мы можем найти сцены, остро нуждающиеся в интерпретации  события-инородные-тела  приход соседа (и его долгий монолог, в котором Ницше спорит с Шопенгауэром) и приезд цыган, после которых таинственным образом из колодца (читай: источник существования) исчезает вода. Показательным и важным является момент с неудачной попыткой покинуть дом. «Они достигли вершины холма, осмотрелись и поняли, что уезжать бессмысленно. За холмом было то же самое»  так объясняет эту сцену сам режиссер. На пятый день померкли звезды  прекратилось существование источников света. На завтра не стало самого света. Единственный, кого спасает в этом фильме Тарр, как бы парадоксально это не звучало, это Ницше. И спасет он его весьма своеобразно, заточив на одиннадцать лет в психиатрическую клинику. Это, конечно, простая метафора, в очередной раз подчеркивающая глубокий гуманизм архитектора Сверхчеловека, который в условиях окружающего убожества оказывается бессилен. На шестой день потухли угли в печи, и Бела Тарр не оставил этому прогнившему миру шанса на покаяние. Потому что не подобает сверхлюдям жалеть и сострадать, конечно.