Онлайн кино Отверженные (мини-сериал)

Среди киноманов бытует мнение, что французы не умеют снимать экранизации произведений классиков-соотечественников, и с ним нельзя не согласиться. Достаточно вспомнить, какие бездарные фильмы ставили французы по романам Дюма и насколько выигрышно рядом с ними смотрятся отечественные и российские экранизации. Итак, начиная смотреть четырехсерийный фильм «Отверженные», снятый французами по одноименному роману Виктора Гюго, я была убеждена, что он, несмотря на внушающий уважение актерский состав, все же меня разочарует. Сказать, что я ошибалась, значило бы ничего не сказать. С самых первых минут фильма я не могла оторвать взгляда от экрана. Несмотря на неоднократные отступления от текста и, возможно, недостаточную натуралистичность изображаемых голода, грязи, нищеты, отбросов общества фильм, однозначно, не может не пленить. Актерский состав заслуживает троекратного «ура»: никого не оставят равнодушными образы исправившегося, благородного Жана Вальжана, циничных и бесчеловечных супругов Тенардье, благородной и жертвенной Эпонины, ослепленных любовью Козетты и Мариуса и многих других. Но, пожалуй, более всех остальных меня поразила мрачная, даже демоническая фигура инспектора Жавера (Джон Малкович): шикарный, величественный и зловещий, он являет собой принявшее человеческий облик проклятье, Дамоклов меч, нависший над бывшим каторжником Жаном Вальжаном. По факту он  олицетворение правосудия, но, однако, скорее напоминает не справедливого полицейского, а механизм, запрограммированный умереть, но найти и арестовать Вальжана. Глядя в бесстрастное лицо гениального Малковича, облаченного в черное, всегда появляющегося под торжественную и зловещую музыку, невозможно даже предположить в его герое духовный мир: он и не человек вовсе, он ищейка, машина. Он не знает усталости, страха и боли, он всегда холоден и спокоен, ему чужды любые чувства и эмоции. И оттого как странно и неожиданно его первое усомнение в смысле своей жизни и последующая за ним его трагическая кончина. Когда он, связанный и беспомощный, но, как всегда, холодный и бесстрашный, смотрел на наведенное на него дуло вальжановского пистолета, он ни за что не посмел бы даже предположить, что его злейший враг не спустит курок, более того  что он поможет ему бежать. И вот Жавер на свободе, но одна мысль терзает его холодный бесстрастный рассудок: почему? Почему Вальжан не убил его, ведь тогда бы кончились все его, Вальжана, беды и гонения? Почему Вальжан отпустил его? Разве Жавер так же поступил бы на его месте?.. Итак, перед непоколебимым инспектором встает, по его собственным словам, самый тяжелый выбор в его жизни, и он разрывается между двумя преступлениями  отпустить Вальжана или арестовать его. В этот момент непознанная прежде истина явственно встает в мыслях Жавера: закон, служению которому он посвятил все свое существо; закон, которому он позволил сделать из себя бесчувственный механизм,  лишь глупая, ничтожная формальность. Все письменные законы мира  ничто перед лицом другого, нравственного закона, о существовании которого Жавер никогда прежде не знал. Какое чудовищное заблуждение! Он продал себя во имя государственного закона и привык смотреть на людей лишь как на потенциальных преступников, вне зависимости от их возраста и пола, но лишь сейчас, на склоне жизни, этому слепому рабу закона открылась истинная ценность человеческой личности и души. И он отпускает Вальжана. Он не совершает преступления против нравственности, но совершает преступление против закона, а стало быть  против самого себя. Для Жавера эта лотерея была безвыигрышной: еще не приняв рокового решения, он уже знал, что в любом случае сведет счеты с жизнью, ведь, как бы он ни поступил, он в любом случае стал бы преступником, а с этим не мог смириться его правильный, до бесчеловечности правильный ум. Какая печать немого трагизма лежит на уже безразличном к жизни, вновь холодном и бесстрастном лице героя Джона Малковича, когда он подходит к воде и заковывает себя в наручники! Жавер спас Вальжана, как когда-то тот спас его. Жавер вернул радость юной Козетте и раненому Мариусу. Жавер сделал правильный выбор. Жавер, может быть, этим благородным поступком спас свою душу, которая, несмотря ни на что, все же у него была. Но Жавер, полицейский, отпустил не кого-то, а каторжника, и поэтому Жавер  преступник. Может, никто никогда и не узнает о его преступлении и не осудит его, но от себя он скрыться не сможет: ни один преступник не ускользнул от прежнего Жавера. И потому, как истинно справедливый человек, Жавер сам осуждает себя, надевая на себя наручники, и карает себя смертью. Все же он не изменяет самому себе: он всегда делил окружающих на людей и преступников, всегда был безжалостен к последним и порой с сатанинской жестокостью осуждал их на смерть  достаточно вспомнить, как он поступил с несчастной падшей женщиной Фантиной. Время сомнений прошло, и он по-прежнему непоколебим. С той же безжалостностью он отнесется и к этому преступнику, имя которому  инспектор Жавер.